Родиченков Ю. Ф.
к. ф. н.,
Вяземский филиал Московского
государственного университета
технологии и управления, г. Вязьма.
АЛХИМИЧЕСКИЙ ТРАКТАТ ПЕРИОДА ПОЗДНЕЙ АЛХИМИИ: ОТ РЕЦЕПТУРНОГО ИМПЕРАТИВА К ФИКСАЦИИ
Конечно же, нет смысла говорить о «трактате вообще», так же, как нет смысла воспринимать алхимию как нечто статичное и неизменное на всем протяжении ее существования. Не вызывает сомнений, нечто общее можно принять во внимание - например, основные представления о трансмутации, может быть, о природе металлов, несомненно, символику, так или иначе характерную для алхимических трактатов.
И, кроме того, нельзя рассматривать специфику алхимического трактата в отрыве от общекультурного, литературного окружения, уровня знаний и отработки практических методик того или иного периода существования алхимии. Верно и то, что алхимия – «scientia immutabilis – наука неразвивающаяся. Но все-таки движущаяся от возникновения ex nihilo до погружения туда же»[1]. Причиной изменения того, что все же подвержено изменениям (а именно таковыми и являются алхимические трактаты) являются изменения в «иной реальности - исторической жизни европейского средневековья»[2].
Трудно не согласиться с одним из исследователей алхимических трактатов, Р. Каунселом, который отмечал, что для того, «чтобы понять алхимического автора, необходимо следовать его ментальным процессам, войти в то же самое внутреннее видение (mental view)[3].
И поэтому крайне важно при анализе алхимического трактата (как, впрочем, и любого другого анализируемого текста) понять многие особенности мышления, миропонимания, общего информационного фона эпохи, по возможности не абстрагируясь от конкретной культурной ситуации, конкретного окружения, т. е. всего того, что создает контекст, вне которого тот или иной трактат становится подобным созданному с помощью компьютера электронному тексту, который, хотя и располагает гиперссылками, рассматривается без подключения к глобальной информационной сети.
Подробный анализ алхимических писаний – от Александрии, арабских авторов, до иатрохимии и поздних мистическо-аллегорических трактатов составил бы честь любому исследователю и мог бы быть темой серьезной многостраничной монографии. Сразу очертим рамки настоящей работы – европейский алхимический трактат от развитого средневековья до XVII-XVIII вв. – то есть уже после чудесного появления ex nihilo, вплоть до того момента, когда до провала «в ничто» времени почти не осталось.
Следует также отметить, что излишняя детализация анализа работ указанного периода тоже перегрузила бы эту работу, цель которой, скорее, постановка проблемы, формулировка основных направлений исследования эволюции алхимического трактата, попытка зафиксировать то, что (пользуясь той же терминологией) «mutabilis in immutabile».
Рассмотрим классический алхимический трактат периода развитого средневековья. Лучший пример, чем энциклопедические сочинения Альберта Великого, отыскать трудно. Алхимия живет на страницах его трактатов во всей своей полноте – и в теоретических рассуждениях о происхождении металлов, и в практических указаниях. «Когда чистая красная сера входит в соприкосновение с живым серебром во чреве земли, долго ли, коротко ли зачинается золото, либо от продолжительности [соприкосновений], либо от выварки, которой споспешествует природа. Когда чистая и белая сера входит в соприкосновение с живым серебром в чистой земле, зачинается серебро, которая отличается от золота тем, что сера в золоте – красная, а в серебре – белая»[4].
Труды Альберта – это средоточие предписаний, собрание рецептов, книги его отражают его эпоху – рецептурность мышления выражается в предписаниях стремящемуся к трансмутации; своеобразные представления средневекового человека о времени воплощаются в сосуществование вневременных богосотворенных начал и точных, вполне определенных во времени предписаний. Правда определение это во времени чаще всего ограничивается не какими-то отрезками времени, а естественным ходом описываемого процесса – «покуда не покраснеет…», «покуда вся вода не испарится…», «лишь задымиться сосуд, немедленно составь его с огня…» и т. д. Часы не нужны, во всяком случае, в них нет крайней необходимости, временные рамки процессов определяются рецептом - нужно лишь проделать указанное. Хотя есть и более точные указания, например, такие: «…суши один день и одну ночь. Наутро можешь вынимать». Или: «не пройдет и шести часов, как твоя жидкость сгустится». Хотя указания на определенные отрезки времени и встречаются, но они в явном меньшинстве, да и точность предписаний весьма относительна. Говоря о восприятии мира средневековым человеком, в частности, о восприятии времени, А. Я. Гуревич пишет: «…время не представляло собой самостоятельной категории, осознаваемой независимо от своей реальной, предметной наполненности, оно не было «формой» существования мира – оно было неотчленимо от самого бытия. Время не существовало для сознания безотносительно к тому, что происходит во времени, и осознавалось в природных и антропоморфных понятиях»[5].
Вообще, многие алхимические трактаты отличаются двусмысленностью, символизмом настолько туманным и часто малопонятным, что содержание воспринимается с большим трудом. Р. Виндерлих отмечал (хотя можно привести довольно много подобных высказываний самых разных исследователей), что рукописи латинской алхимии, которые большей частью являются переводами арабских трудов, кроме эвфемизмов содержат множество неверно переведенных или вообще непонятых выражений, которые часто заимствуются без всякого понимания, да еще и искажаются. Затерянные среди аллегории и мистики через бесчисленные теоретизирующие записи алхимии проходят некоторые основополагающие мысли, которые сохраняются и в сжатых сборниках, практически подтвержденных знаний, правда, измененными настолько, насколько практика воздействовала на теории[6].
Вероятно, в большей степени это утверждение можно отнести не столько ко всем латинским алхимическим трактатам, сколько к произведениям мистифицированной алхимии более позднего периода. В трактате Альберта Великого предписания весьма точны, даже, может быть, несколько прямолинейны. «Белый свинец делают так. Возьми свинцовые пластины и подвесь их в парах крепкого уксуса, налитого в прочный кувшин. Закрой сосуд и поставь в теплое место. Потом тебе надлежит поступить так, как ты бы поступил если бы [готовил] зеленую медь. Ты увидишь белый свинец, налипший на пластины. Соскабливай и накапливай белый свинец, покуда порядочно не накопишь. И только потом приготовь из него свинцовый сурик»[7].
Recipe da, signa – классический рецепт, своего рода, «микродоктрина», выйти за рамки которой означает не достигнуть желаемого. И не просто техническое предписание, но и отражение рецептурности мышления, оперирующего неизменным списком алхимических алгоритмов действия.
Возьмем в качестве примера еще один алхимический трактата, также приписываемый Альберту Великому – «Меньшая алхимия» («Alkimia minor»). Показательно, что авторство этого произведения вызывает определенные сомнения, то есть автором его мог быть практически любой алхимик указанного периода. Читаем в одной из глав трактата:
«О моче и ее приготовлении глава восьмая.
Для этого дела требуется приготовленная моча мальчиков 12 лет. Следует взять мочу мальчиков, пивших доброе вино…»[8].
Немного далее в том же трактате:
«Вторая часть о сублимации меркурия глава девятая.
… Возьми тогда один фунт меркурия и один фунт яичной скорлупы или белого либо зеленого мрамора … и мрамор с сильнейшим уксусом покроешь меркурием и сильно будешь натирать, пока от меркурия ничего не останется»[9].
Все тот же рецепт – вполне выполнимый, требующий лишь тщания и следования указаниям, а они подробны, касаются даже возраста мальчиков и указаний насчет «доброго вина» (что, кстати, вполне объяснимо в рамках рациональной химии).
Попытка выдать предписания, касающиеся если не всех вопросов, как алхимической философии, так и практики (хотя разделить их практически невозможно, примем такое расчленение условно), очевидно, не случайна. Единая картина рождения и трансмутации металлов, как в недрах самой природы, так на пламени атанора. Един и язык алхимиков, хотя, конечно же, далеко не все авторы алхимических трактатов воспринимают одни и те же лексемы однозначно и недвусмысленно. Можно привести интересное наблюдение А. Я Гуревича: «…подчеркнем исключительную полисемантичность языка средневекового человека. Все важнейшие термины его культуры многозначны и в разных контекстах получают свой особый смысл. Наглядным свидетельством такой многозначности языка средневековой культуры могут служить популярные в ту эпоху «этимологии» и «суммы»»[10]. Итак, энциклопедичность и претензии на всеобщее объяснение и полисемантичнось в одной реторте…
Во многом напоминает труд Альберта еще одно знаменитое алхимическое сочинение того же периода «Зеркало алхимии» (англ. «The mirror of alchemy»; лат. «Speculum Alchemiae») Роджера Бэкона. Этот небольшой по объему трактат отличается не меньшей энциклопедичностью. Приведем в качестве иллюстрации названия и подзаголовки глав этого произведения.
Глава I
Об Определениях Алхимии
Глава II
О природных принципах и порождении Минералов
О природе Золота
О природе серебра
О природе Стали
О природе Свинца
О природе Меди
О природе Железа
Глава III
Из чего сущность Эликсира должна быть наиболее успешно извлечена
Глава IV
О способе работы, о смягчении и поддерживании огня
Глава V
О качестве Сосуда и Печи
Глава VI
О случайных и сущностных цветах, возникающих в работе
Глава VII
Как произвести бросание медикамента на любое несовершенное тело[11].
Можно вполне определенно соотнести и стилистику изложения указанных трактатов.
Альберт Великий:
«4. Разновидность печей, потребных в алхимии
А теперь следует рассмотреть, как складывают печи и какие существуют разновидности печей.
Чтобы определить количество печей, которые необходимо сложить, нужно принять в соображение объем задуманной работы. … Я намерен поведать тебе в дальнейшем устройство печей, равно как и требуемое их количество, которые подошли бы и для богатых, и для бедных адептов нашего искусства»[12].
Роджер Бэкон:
«Глава V
О качестве Сосуда и Печи
Средства и способ работы мы уже определили, сейчас же нам надлежит поговорить о Сосуде и Печи, из каких вещей и какого сорта они должны быть изготовлены. Хотя природа естественным огнем вываривает металлы в шахтах, она не позволяет, чтобы такое вываривание было проделано без сосуда, подходящего для этого. И если мы предлагаем имитировать природу в вываривании, почему же нам отказываться от ее сосуда»[13].
Автор использует то или иное название, предписывает операцию, ограничивает условия применения – все та же структура рецепта: Recipe (возьми, т. е. подбери исходные ингредиенты), Da (дай, т. е. введи ингредиенты в действие, отдай во власть алхимического делания), Signa (обозначь, т. е. соотнеси с желаемым, дай название полученному, определи свое положение на пути к Истине).
Мы рассмотрели, как представители алхимии развитого средневековья из названий вещей и операций создают алхимический трактат (конечно, лишь в первом приближении). Обратим внимание еще на один аспект. Как уже отмечалось подобные трактаты, являясь, по сути, рецептурными комплексами, предписывают. При анализе субъектно-предикативных связей в формулировках, мы видим, что подавляющее большинство глаголов представлены в повелительном наклонении, либо в будущем времени изъявительного наклонения (что всего лишь еще один способ предписания, указания): «Делай зеленую медь так» (Альберт); «Ты должен будешь узнать» (Р. Бэкон); «Только попробуй, и ты на вечные времена улучшишь его – этого металла - природу» (Альберт); «Когда ты найдешь белое наверху сосуда, будь уверен, что в этом белом скрывается красное…» (Р. Бэкон); «Ты достигнешь цвета пепла…» (Р. Бэкон) – список можно было бы продолжать очень долго. И это отнюдь не маловажная деталь, прямое обращение к читателю и потенциальному последователю в трактатах более позднего времени встречается не так часто – это можно будет проанализировать немного позже, когда речь пойдет о сочинениях периода заката алхимии.
Общим местом множества публикаций, касающихся алхимии, стало упоминание алхимического символизма, но в трактатах Альберта Великого, Роджера Бэкона и многих других европейских авторов того же периода, подобный символизм – скорее предмет терминологического инструментария, собственно говоря, «алхимический вокабуляр» (какие-то иные средства называния и описания в арсенале алхимического автора просто не представлены) а отнюдь не литературные или оккультистские изыски.
Хотя авторы напрямую призывают сохранять в тайне все, что относится к Великому Деланию, но все же их цель – не просто сообщить о Тайне, завеса таинственности все же приоткрывается. Слова, обращенные к читателю, адресованы истинному последователю – само знакомство с алхимическим трактатом в какой-то мере на приобщенность к Тайне и Истине: «Тебе я открою тайну, но от прочих утаю эту тайну тайн…» (Альберт); «Я надеюсь, что к этому времени ты уже познал уже высказанное словами (если ты не самый недалекий, невежественный и глупый)» (Р. Бэкон). Неисполнимый рецепт теряет свой смысл, предписание, обращенное в никуда, уже не предписание, а, в лучшем случае, декларация, но указанные авторы не декларируют, а предписывают, хотя, конечно, и заранее предоставляют обоснование возможной неудачи.
Понятно, что алхимический трактат остался алхимическим трактатом и во время заката алхимии. Содержательно алхимическое произведение любого периода (вплоть до публикаций современных приверженцев алхимии как квазинауки) касается практических предписаний и философского теоретизирования либо по получению Магистерия-Эликсира, либо достижения отдельных этапов продвижения к Великому деланию. Но, тем не менее, представляется возможным отметить некоторые аспекты, раскрывающиеся по-разному в трактатах разных периодов. Алхимик развитого средневековья, живущий в теоцентрическом мире, основанном на иерархии, многоступенчатом продвижении от низшего к высшему, от твари к Творцу, в культурном отношении располагается на периферии, но все же в пределах общекультурного контекста средневековья. Поэтому принцип Гермеса «То, что выше, как то, что ниже, а то, что ниже, как то, что выше, для свершения чуда единого», разворачивается в миропонимании алхимика лишь частично. «То, что выше, как то, что ниже…» справедливо для операций с алембиком и атанором, но совершенно неприменимо для иерархии человеческого мира. С точки зрения прямолинейного креационизма, скорее, наоборот: «То, что ниже, как то, что выше», то есть тварное по образу и подобию. Просветление же, очищение на пути к Господу возможно не по принципу герметического двунаправленного подобия, а лишь в одну сторону – в сторону райского блаженства, либо в никуда – к адским мучениям, в лучшем случае, к чистилищу с последующим возвращением на путь истинный. Налицо явное противоречие – между герметической традицией, в общем, чуждой классическому европейскому христианству. Противоречие не раз отмечавшееся, но важно то, что на страницах трактата это противоречие разворачивается в новом свете. Совершенно не удивительно, что теоретизирование, а, тем более, образное размышление на страницах алхимического трактата классического средневековья вряд ли уместно. Притязание на величайшие тайны творения и неосознанный культурный комплекс неполноценности заставляют средневекового алхимика вырисовывать мир алхимический христианским, зачастую даже примитивно-христианским языком, ведь истинный теолог и истинный алхимик - образы трудносовместимые. Поэтому представляется возможным изложить парадоксальный вывод: истинно-герметическим искусством европейская алхимия становится лишь на краткий миг перед своим закатом, перед самым распадом алхимического мифа, когда алхимик уже не настолько подвержен воздействию внутреннего противоречия между двунаправленным подобием Гермеса и однонаправленным подобием христианского креационизма. Поэтому вполне понятно, что философия в трактатах европейских христианских докторов лишь просматривается через подробные описания операций, в трактатах же поздних алхимиков операции излагаются мутным языком на фоне общефилософских построений. Христианские алхимики развитого средневековья – своего рода «алхимические натуралисты», классифицирующие окружающую реальность, дающие вещам имена, подобно Первосотворенным, которые после прихода в мир получают власть над миром, давая Имена предметам и существам. Плод «алхимического искушения» уже в мире – герметическая традиция привилась неровным побегом на христианском Древе средневековья, но искушение еще не принесло результатов – алхимия, обоснованная и оплодотворенная философией античности и александрийского синкретизма, сама еще философией не стала. Отсюда и содержание алхимических трактатов времен Альберта Великого и Роджера Бэкона. Алхимия христианских докторов, предстающая в трактатах в виде энциклопедий, сумм и этимологий – это лишь часть общей христианской энциклопедии мироописания, которая - своего рода Summa Mundi Creati - герметическая, в общем, по недоразумению, благодаря всесильной традиции. Но это, несомненно, наиболее классический период в истории алхимии, классический именно благодаря противоречию, породившему сам культурный феномен алхимии, противоречию, без которого не было бы того, что мы называем европейской средневековой алхимией.
Авторы же периода поздней алхимии вместе с закатом самого средневековья потеряли и основу для внутреннего противоречия, тем самым, получив возможность писать не об отражении герметического искусства в христианском миропонимании, а о самом герметическом искусстве, но лишь на миг – до того момента, когда ключевые позиции в деле объяснения тайн природы получила рациональная наука, которая оставляет для герметического искусства лишь роль квазинауки или паранауки (в зависимости от убеждений).
Рассмотрим творения одного из алхимических авторов позднего периода - польского алхимика Михаила Сендзивоя (латинизированный вариант Michael Sendiwogius, 1566-1636). Именно благодаря специфике поздней алхимии трактаты Сендзивоя такие разные. «Действия философского эликсира…» - практически лабораторный журнал, «Трактат о сере» - художественное произведение, писанное не без юмора, а «Новый свет химии» - одна из первых и одна из последних цитаделей подлинно-герметической алхимической философии Европы. Росток герметической философии, привившийся как боковая и тупиковая ветвь европейской культуры средневековья, не нашел своего места на новом Древе, и алхимический трактат – лучшая тому иллюстрация.
Алхимический трактат рецептурен по своей сути (что не раз отмечали исследователи[14]), но рецептурность эта – не застывшая и незыблемая форма. Рецепт Альберта и рецепт Сендзивоя во многом сходны, но во многом представляют собой различные жанры описания регламентированного поведения (а поведение алхимика обязательного регламентировано – дань Доктрине и все той же традиции). Если рецептура Альберта Великого, Роджера Бэкона и других авторов периода развитого средневековья – текст предписывающий, в первую очередь, диалог с деятелем и послушным исполнителем, то рецепт Сендзивоя – текст фиксирующий, диалог с созерцателем и лишь потенциальным исполнителем. «Сделай так, как надлежит, я описал это верно. В неудачах вини себя, ибо не так понял», - эти слова вполне могли принадлежать алхимическому автору времен Альберта. «Я сделал так, сделай так же, чти авторитеты, но стремись понять таинства природы. В неудачах вини себя, ибо нетерпелив или слишком доверчив к авторитетам», - подобные строки вполне могли бы войти в текст Сендзивоевых трактатов, например, таких, как «Диалог Меркурия, Алхимика и Природы» или «Трактат о сере».
Альберт Великий или Роджер Бэкон излагают рецепт-руководство и одновременно рецепт-ритуал. К сожалению, систематических исследований, посвященных интерпретации текста с учетом его ритуальной стороны, почти нет. Немногочисленными же исследователями этого вопроса отмечалось, что ритуал, характерный для мифотворения, присущего той или иной эпохе в истории человечества очень важен, как явление, концентрируещее высшие ценности той или иной традиции. Если мы говорим об алхимической традиции, то ритуал подготовки к работе, самого Делания является, по сути, квинтэссенцией креационистских представлений алхимиков, отраженных в традиционном тексте, которым и является алхимический трактат. Один из исследователей, В. Н. Топоров, анализируя соотношение представлений человека о творении мира с ритуалом так называемой «космологической эпохи» отмечал, что ритуал «был как бы соприроден акту творения, воспроизводил его своей структурой и смыслом и заново возрождал то, что возникло в акте творения»[15]. Хотя алхимический миф и является порождением иной эпохи, соотношение креационистских представлений, мифа и ритуала так или иначе характерно для любого времени, любого культурного контекста. Алхимик в своих попытках найти способ достижения сопричастности творению, в ритуале (и, естественно, в тексте, а точнее, в тексте-ритуале) пытается получить власть над веществом, его качествами, овладеть искусством превращения и на предметном, и на мифоэпическом уровне.
В рецептуре и иерархическом описании мира и есть истина, которую стремится засвидетельствовать автор трактата. Именно засвидетельствовать, как часть всеобщего понимания тайн мироздания, а не передать читателю-исполнителю. Вполне понятно, что передавать тайное знание непосвященному бессмысленно, а посвященный, в общем, в подобных немногословных и невнятных изложениях таинств не нуждается. Собственно, алхимический трактат времен алхимии христианских докторов – это рецепт ради рецепта, но в то же время и не пустое описание. Упорядочение собственных мыслей, диалог с самим собой, а, кроме того, приглашение к диалогу посвященного для совместного свидетельства истины и непосвященного для подтверждения статуса посвященности (а стадии посвященности находят благодатную почву в иерархическо-рецептурном мышлении средневекового человека – вероятно, именно здесь можно проследить истоки тайных обществ, подлинных и мифических, настоящих и будущих).
Если мы обратимся к трактатам периода заката алхимии, мы увидим, что они не столько предписывают, сколько описывают. Если пользоваться алхимической терминологией, то «философский меркурий истины» уже найден, осталось его лишь зафиксировать. Что и делает на страницах своих трактатов такой автор, как Михаил Сендзивой. Поэтому в трактатах периода развитого средневековья преобладают глаголы в повелительном наклонении и будущем времени, тогда как для трактатов периода заката алхимии более характерны глаголы в прошедшем времени – язык лишь фиксирует интенции автора.
Вообще, на отношении к неудаче в алхимических изысканиях следует остановиться особо. Понятно, что неудача для алхимика дело вполне привычное, иначе слишком много было бы истинных адептов, владеющих тайнами Философского Камня.
Предписания трактатов периода развитого средневековья предвосхищают неудачи тех, кто последует указаниям автора. Но суть и причина неудач – в недостаточном тщании и усердии исполнителя (в том, что касается промежуточных стадий Делания и частных операций) и в его невежестве, неумении понять истину (для финальной фазы Делания).
Если интерпретировать алхимический трактат как воплощение диалога (автора с авторитетами прошлого, автора с самим собой, автора с читателем посвященным и автора со случайным профаном и т. д.), то мы видим, что неудача в действиях читателя-исполнителя (понятно, что это лишь одна из категорий потенциальных читателей) ожидаема (может быть, не всегда сознательно), она запрограммирована самими условиями диалога. Собственно, такой трактат – это не только рецепт практических, технических действий (при этом неудача довольно частое явление, но все же не повсеместное), но и рецепт продвижения к пониманию тайны, рецепт движения к совершенству (тут неудача практически неизбежна), хотя возможность достижения целей – и в том, и в другом случае – постулируется автором трактата.
Отношение к неудаче в трактатах периода поздней алхимии во многом иное. Рецепт действий остается рецептом действий, но читатель уже не чувствует себя ущербным из-за своей непонятливости и непосвященности, излишняя рефлексия, порожденная указанным ранее противоречием (вероятно, можно сформулировать и другие) теряет свою основу.
Сендзивоев рецепт может быть совершенно практичным: «Затем, закончив эту работу, мы извлекли из Золота посредством Винного спирта (spiritum Vini Alcolizatum) в соответствии с наукой Теофраста тинктуру солнца: на дне осталось тяжелое и белеющее Тело, из которого мы сделали живое Серебро, а из того Живого Серебра мы сделали Масло и соединили его с его высшей Тинктурой, экстрагированной из золота, и держали над Огнем Лампы девять Месяцев. И сгущалось в красный прозрачный Камень так, что мы уже думали, что в руках у нас Истинный Эликсир. Но когда же дело дошло до бросания, которое мы сперва произвели на Меркурий, а потом на Луну, к великой нашей озабоченности, он взлетел от огня»[16]. Практичным, выполнимым, но, как мы видим из текста, совершенно неудачным. Из двенадцати действий, описанных в трактате «Действия философского эликсира…» ни одна не увенчалась успехом. Но, описывая, фиксируя собственные неудачи, Сендзивой не рассчитывает на сосвидетельствование, а, скорее, на со-оценку, он описывает результат собственных действий (любой может попытаться и сделать то же самое, вдруг и получится). Прекрасно видна разница рецептов Альберта и Сендзивоя, ощутим путь, пройденный алхимическим трактатом от предписания к описанию, от императива к фиксации.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Рабинович В. Л. «Естественная философия» - Алхимия – Химическое ремесло (к истории взаимодействия на пути к науке нового времени). Науки в их взаимосвязи. История. Теория. Практика. М.: «Наука», - 1988. – C. 26-49.
[2] Рабинович В. Л. «Естественная философия» - Алхимия – Химическое ремесло (к истории взаимодействия на пути к науке нового времени). Науки в их взаимосвязи. История. Теория. Практика. М.: «Наука», - 1988. – C. 28.
[3] Councell R. W. On Deciphering Alchemistical Language. // Essentia. - Vol. 2, - 1981. – P. 24
[4] Малый алхимический свод Альберта Великого, епископа из Ратисбона, ордена проповедников. / Возникновение и развитие химии с древнейших времен до XVII века. Всеобщая история химии. М.: Наука, 1980. – 399 с. – С. 350.
[5] Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. – 350 с. – С. 163.
[6] Winderlich R. Praktische Erfolge der Alchemisten. // Chem.-Ztg. – 1944. – 68. – S. 64-65.
[7] Малый алхимический свод Альберта Великого, епископа из Ратисбона, ордена проповедников. / Возникновение и развитие химии с древнейших времен до XVII века. Всеобщая история химии. М.: Наука, 1980. – 399 с. – С. 364.
[8] Оригинальный текст: «De urina et eius preparatione capitulum octavum. Urina puerorum 12 annorum etiam huic operi necessaria preparanda est. Accipiatur ergo urina puerorum bonum vinum bibentium…» Albertus Magnus. Alkimia minor. Цит. по: Kibre P. The Alkimia minor ascribed to Albertus Magnus. // Isis. – 1940. - 32. - № 86. - P. 267-300. – P. 280-281.
[9] Оригинальный текст: «Secunda pars de sublimatione mercurii capitulum nonum. Accipe ergo unam libram mercurii et unam libram calcis corticum ovorum sive marmoris albi sive viridis … et super marmorem cum aceto fortissimo rorabis et fortiter incorporabis donec de mercurio nichil appareat». Albertus Magnus. Alkimia minor. Цит. по: Kibre P. The Alkimia minor ascribed to Albertus Magnus. // Isis. – 1940. - 32. - № 86. - P. 267-300. – P. 281.
[10] Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. – 350 с. – С. 28-29.
[11] The mirror of alchimy, composed by the thrice-famous and learned fryer, Roger Bachon. Also a most excellent and learned discourse of the admirable force and efficacie of Art and Nature, written by the same Author. With certain other worthie treatises of the like argument. London, 1597.
[12] Малый алхимический свод Альберта Великого, епископа из Ратисбона, ордена проповедников. / Возникновение и развитие химии с древнейших времен до XVII века. Всеобщая история химии. М.: Наука, 1980. – 399 с. – С. 354.
[13] Оригинальный текст: "The means and manner of working, we have already determined: now we are to speak of the Vessel and Furnace, in what sort, and of what things they must be made. Whereas nature by a natural fire decocts the metals in the Mines, she denies the like decoction to be made without a vessel fit for it. And if we propose to imitate nature in concocting, wherefore do we reject her vessel!" Цит. по: [13] The mirror of alchimy, composed by the thrice-famous and learned fryer, Roger Bachon. Also a most excellent and learned discourse of the admirable force and efficacie of Art and Nature, written by the same Author. With certain other worthie treatises of the like argument. London, 1597.
[14] Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. - М.: 1979. – 391 с. и др.
[15] Топоров В. Н. О ритуале: Введение в проблематику. // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. – М.: Наука, 1988. – С. 15.
[16] Ex MS. Sendivogij (ut opinor). Operatie Elixiris Philosophici tak starych, iako y teraznieyszych Philosophow, ktorych y ia sam y drudzy wieku miego z wiadomoscia moia probowali krotko a prawdziwie opisane te sa. Цит по:Hubicki W. Polski traktat alchemiczny z XVI wieku. // Annales universitatis Mariae Curie-Sklodowska. - 1963. - Vol. XVIII - № 1. – S. 6-7.
При полном или частичном использовании материала ссылка на сайт АИЭМ обязательна.
Первое издание: Алхимический трактат периода поздней алхимии: от рецептурного императива к фиксации. // Актуальные проблемы гуманитарных наук: Материалы международной научно-практической конференции. – Вязьма: МГИУ. Филиал в г. Вязьме, 2005. – С. 185-204
|
